Пока в России ругают Владимира Сорокина, и борцы за нравственность сливают книги в унитаз, мир переводит и читает его повести-романы. Новый роман «Манарага», вышедший в издательстве CORPUS в 2017 г., внесён в long list литературной премии «Большая книга».

Гора Манарага это вершина на Приполярном Урале, а у писателя Сорокина это некий Klondike с печатным станком, на котором безостановочно штампуется «Ада» Владимира Набокова, причём, прижизненное издание, с пометками автора. И это - как исчезающий образ культуры в целом. Владимир Сорокин: «Молекулярная машина, способная в промышленных масштабах воспроизводить идеальные копии рукописей или уникальных книг, описанная в моем романе, нанесла удар по самой романтике. И для моего героя, Гезы, этот монстр должен был бы представляться главной опасностью, даже при всем его цинизме. Мой герой имел возможность уничтожить эту машину, но все-таки не смог этого сделать, поскольку, видимо, не до конца был романтиком».

Время действия – много лет спустя после нашей жизни. У людей имущих – новая забава: шашлыки, стейки готовят на огне из книг. Каждая книга-полено со своими особенностями горения, но цинизм и жадность соседствуют с вычурным культом эстетства, при этом человек ассимилирован в структуру зла, антицивилизации. Персонаж играет, только играет в эстетическую игру, а в это время ломается мир. «Шутка превращается в плач по культуре», - Андрей Архангельский.

Русская литература переживает затяжной кризис: разрушенный в XX веке русский язык претерпел мутацию через гуманитарную и геополитическую катастрофы столетия. Отечественный роман не спас и Booker Prize, когда на заре 90-х великая английская литература протянула руку другой великой литературе – русской, и был создан «Русский Букер».

Сорокин часто говорит о значении Льва Толстого, о его влиянии на писателя: «Толстой один из богов русской литературы. Толстого мы принимаем из-за качества его текстов. И особого течения времени — о чем говорил Набоков: что у Толстого в романах время течет так же, как у нас. И за его умение давать свободно жить и дышать своим персонажам. У Толстого все персонажи свободны, попреки любому диктаторству. Если тюрьма — ты сам, как ты можешь сделать свободными других?».

У книг Сорокина есть особенность: их надо читать «залпом», как ныряешь в ледяную воду. Так реальнее схватываешь пространство, захваченное антиутопией. И ещё из интервью: «Вот знаю историю, как недалеко от Владивостока остановили катафалк, в нем был гроб, водитель показался гаишникам подозрительным. Оказалось, гроб был полон черной икры, они так перевозили контрабанду. Вот образ России!»

Нина Яковлева