В «Со-творчество» пришло новое имя! Нина Биочинская, Ливерпуль.

Автор предлагает рассказ «Надька».

Открывайте и находите имена, известные и неизвестные. Творчеством жив человек!    

Годы поменяли Надьку: стала жесткой, грубой. Подчиненные ее не любили, старались лишний раз на глаза не попадаться. К своим 60-ти годам дослужилась до начальника жилищной конторы.

Почему ее стали звать «Надька», она уже не помнит. Мать выговаривала протяжно и устало: - На-а-дьк, подмой Маню… На-а-адьк, ща как дам поварешкой…

Даже имя-отчество за ней закрепилось Надь Тольевна. Не произносилось длинное надежное – Надежда Анатольевна. Плакала Надька только однажды. Ей было одиннадцать лет, когда на ее глазах пьяный Петюнька, малец старше лишь на три года, велосипедом переехал любимую кошечку. Животное умирая, смотрело на Надьку, прося помощи: беззвучно открывался рот, показывая розовое нёбо, из ноздрей и глаз вытекала белая жидкость. Девочка кричала, плакала, стала драться с Петюнькой, бабы и мужики стояли, равнодушно наблюдая, лузгая семечки…

       Годы поменяли Надьку: стала жесткой, грубой. Подчиненные ее не любили, старались лишний раз на глаза не попадаться. К своим 60-ти годам дослужилась до начальника жилищной конторы. Должность скромная, но хлебная. Только надо с умом все делать: деньги тишину любят. Работяг держала на жалких окладах, кидая раз в квартал через одного скромную премию. Они ворчали, за глаза пакостно называя ее, но не уходили. А куда было идти? Районный центр, где работал небольшой пивзавод, и все ходячее население мечтало о нем. Но коллектив там был уже сбитый-спитый, и место оказывалось лишь в том случае, когда от непосильного житья-бытья-пития  кого-то уносили на местное кладбище. Умирали исправно: пиво резко сажало почки, печень, поджелудочную, и ежегодно пять-семь баб-мужиков освобождали место для следующих бойцов. Однажды год выдался на «жмуриков» невероятно обильным, и тогда решили мужики: все зло в пиве, а лучше всего – свой родимый самогон, от него нет разрушающих последствий здоровью. И кинулись все гнать сивуху: одна половина продавала, другая половина поглощала. Прошло время, и всем стало ясно, что хоронить уже негде, придется расширяться. Тогда плюнули на диету, и стали пить пиво вперемешку с самогоном…

     …Тем утром она проснулась в плохом настроении. Тяжело села на кровати, упершись ногами в холодный пол. Заломило виски, началась пульсирующая головная боль, тяжело переходя в шейную артерию. Надька поморщилась: - Свалиться еще… Кто разгребать-то все это будет…

Прошла на кухню, выпила домашнего кваса. У Надежды Анатольевны Щукиной предстоял трудный день. Вчера позвонил глава райцентра и лающим голосом по телефону сообщил о грядущих неприятностях. Через ее контору проходили накладные по сантехнике: умывальники, унитазы, акриловые и чугунные ванны, смесители. От этой кормушки она питалась уже два года, навар был хороший, несмотря на то, что приходилось делиться с главой Маврикием Никандровичем да со своими конторскими соглядатаями. Все эти радости быта по целевой государственной программе предполагалось размещать в жилых домах: в первую очередь ветеранам второй мировой, затем ветеранам всех последующих войн, далее просто пенсионерам, и, наконец, малоимущим и многодетным. По бумагам сантехника была из Чехии, Франции, Италии, Испании, Голландии, Финляндии, Швеции, а по факту – Китай, Китай, Китай. Правда, установка первого унитаза подлинной немецкой фирмы Geberit освещалась областным телевидением, понаехало журналистов, чиновников. Повезло 90-летнему ветерану Николаю Ивановичу, человеку тихому, мирному, за всю свою долгую жизнь ни с кем не ссорился, столярничал, любил дерево, делал на заказ красивые удобные стулья. Николай Иванович жмурился от ярких вспышек теле,- и фото-камер, растерянно улыбался, повторяя шамкающим ртом: - Спасибо.

Маврикий Никандрович долго говорил о преимуществах цивилизации, Надька тем временем собирала нужные подписи под важными печатями.

Следующая акция – установка асимметричной акриловой ванны – вызвала чрезвычайный ажиотаж в народе. Большая семья Салочкиных с изумлением разглядывала блестящее чудо. Соседка баба Клава долго смотрела, поджав губы, выдохнула: - У меня корыто-то поглубже…

Но народ зажил надеждой на обновление, некоторые даже сняли и повыбрасывали унитазы, полагая, что так быстрее поставят новенькие, нужду терпеливо справляли на ведро.

Очень скоро всю европейскую сантехнику заменили на «восточные поставки» из Китая, хотя по документам по-прежнему проходили западноевропейские brand. Из пиар-событий глава райцентра и Надька сделали соответствующие выводы.

Унитазы, ванны, всякие смесители прибывали и тихо рассасывались по дачам, коттеджам, «приличным людям».

Время от времени Надька доставала из канавы какого-нибудь Ваньку-Петьку-Саньку-Клавку, поправляла лицо, просила на камеру сказать слова благодарности Маврикию Никандровичу за удобный унитаз или нужную «угловую ванну», потом совала в руки бутылку вонючей самогонки и надменно уходила. Народ и не любил Надьку за эту надменность, да еще за жадность.

Надька продавала, следила за поставками, она вдохнула запах денег, ей стало удобно и надежно. Главная ее работа стала второстепенной, досадной, отнимала неприятно много времени.

Последний месяц Надька маялась страхом. Старалась не смотреть новости, - там почти всегда кого-то обвиняли-сажали за воровство, страшное слово «коррупция» давило ее, она еще больше злилась и орала на подчиненных.

– Ты ме-еня-я бу-удешь учить? Это ты у меня-я работаешь, а не я-я-я у те-ебя-я!

Запиралась в своем кабинетике, долго отходила от гнева, вызывала бухгалтера и приказывала снимать все надбавки.

- Нечего! У них огороды, пенсии… Обойдутся.

- Пенсия только у Кушиной…

- Мне-то что! Я не богодельня… Ты, что ли, хочешь отдать своё? Давай, греби, отдавай…Мне-то что…

Надька орала, что крыльцо с калиткой чинились на ее деньги, и если бы не она, все ходили бы с переломанными ногами. Надька самоотверженно путала свои и государственные деньги. Одно она хорошо усвоила: левые деньги хранила на сберкнижке, открытую в областном центре. У нее была цель: накопить, уехать в областной центр, купив небольшую квартирку, и съездить в Турцию. Туда уже все «приличные» из райцентра мотались, да не по одному разу. Но пока она копила. Еще Надьку съедала зависть: всегда была в курсе, кто и сколько получал в ее маленьком городке; кто и куда съездил в отпуск; злобно смотрела на своих сотрудниц, если у тех появлялись новые тряпки. Сама-то не умела носить вещи: обтягивающая, выше колен, юбка подчеркивала выпирающие живот и противоположную часть тела, а сквозь кофточки попугайного цвета предательски проступали слои мясистой кожи. Ее сдвинутые брови, сжатые губы, визгливый голос, вечно меняющееся настроение людей пугали.

       Вчерашний звонок Мавра сильно напугал. Надька чуяла плохое, окончательно плохое, навсегда плохое. От выпитого кваса еще больше захотелось пить, во рту все пересохло, сильно болела голова. Запихнув в себя бутерброд, закрыв дверь на все надежные замки, Надька поехала в сбербанк…

       На Маврикия Никандровича «наехали» тяжело, с протяжкой. Недавно продали унитаз и ванный акрил, покупательница – тетка с кошелками, ничего особенного. Зато зять у нее поставщик брендовой сантехники, он и распознал весь китайский камуфляж.

Пришла беда – отворяй ворота! Была партия смесителей для ванной. Все блестит, гладко, ярко, хоть смотрись в него - никакого зеркала не надо. Кто ж знал, что напор водяной струи может быть настолько сильным, что снесет душевой рассекатель! Петр Яковлевич пришел к Ларочке в гости, пошел помыться, тут и произошло. Чертов рассекатель сорвался, влетел в лоб, брызнула кровь, Петр Яковлевич стал кричать, Ларочка подбежала, долго не могла открыть дверь, а когда открыла – испугалась и завизжала. Зачем-то побежала к соседям, позвала на помощь, там оказалась супруга Петра Яковлевича, - зашла к бывшей однокласснице, с которой лет десять не общалась.

       Во всей этой истории крайними оказались Надька и глава райцентра. С Маврикием Никандровичем говорили долго и упорно, с партийной принципиальностью. В итоге – поделился по-крупному. Жалко было денег, жалко рухнувшей репутации. Но, право,

не от хорошей жизни втянулся он в такую авантюру. Уже внуки пошли, а все сидишь в этой дыре, ну и хоть не просто так, а с деньжатами.

     Бывает – людям так прямо и идут деньги в руки! Но Маврикию Никандровичу не везло. Супруга пилила: - Безголовый ты какой-то! Вроде начальник, а дарят тебе хлам всякий…

Он давно хотел освободиться от многотомных собраний сочинений, которыми была заставлена квартира. Наследство, будь такое наследство неладно! Его мамаша, директор местного пивзавода, долго и усердно собирала книги, сначала под цвет обоев-мебели, потом «по престижу», - а что в советское время можно было еще собирать! А тут вдруг такое! Не было счастья, да несчастье помогло. У ветерана войны, заслуженного учителя, протекла крыша. Вода попортила мебель, часть книг.

И обратился ветеран к главе: - Помогите, сам не осилю.

Долго недоволен был Маврикий Никандрович, долго придумывал лазейки – как бы уйти от этой канители. Пока однажды супруга его, Манюня, не устроила ему скандалешник. На даче, в сарайчике, уже несколько лет лежат рулоны рубероида (удачная сделка с Надькой). Так вот запах от них стал исходить невероятно густо-вонючий, а там ведь внучковы велосипеды стоят, соленья-варенья томятся…

         Рубероид оформили через Надькины накладные. Его навар был больше, - что ж, понятно, его идея, да и начальник он, Маврикий Никандрович. Потом глава вспомнил: дед говорил что-то про испорченные книги. Вослед оформили и покупку книг, где многое сделали ценным, и указали явное наличие антиквариата. Покрывали старым рубероидом крышу и оформляли дорогой книжный подарок от администрации города тихой благодушной акцией, дабы не предавать огласке добро, идущее от сердца. Вскоре Маврикий Никандрович   поставил в свой гараж новенькую Nissan. На одну из освободившихся стен Маврикий повесил две сабли и несколько настенных инкрустированных часов: богато и красиво. Он любил часы, ему их дарили много и часто. Однажды отдал Надьке ручные Rolex: пусть, уже староватые и падали на бетон…  

       Надька возвращалась из областного центра усталой, злой. Голова не просто болела, а горела.

– Как в печке, на углях, - вздохнула.

Зайдя в магазин, долго смотрела на полки, не понимая какие продукты ей нужны. Машинально купила сметану, молоко.

На крыльце магазина солнечный диск вдруг вспыхнул в глазах, резкая боль в левой руке выронила сумку, она раскрылась, упаковки сметаны и молока шлепнулись, брызнули. Надька упала, успев подумать: - Деньги спрятать…

Она увидела бегущего котенка, он обмочил лапки в луже белой жидкости, стряхнул, изогнув тонкую шейку, стал жадно лакать.

По Надькиному лицу текла сметана, и розовато-красные денежные купюры, слегка покружив, опускались на ее щеки, лоб.

Нина Биочинская, Ливерпуль