Третью премию «Большой книги» - 2013 получил писатель Юрий Буйда за роман «Вор, шпион и убийца». Право слово, была изумлена, когда узнала, что за таким названием скрывается профессия писателя. Такую писательскую тайну выдала ... библиотекарь! — Это ремесло вора, шпиона и убийцы. Писатель подглядывает, подслушивает, крадет чужие черты и слова, а потом переносит все это на бумагу, останавливает мгновения, как говорил Гете, то есть убивает живое ради прекрасного...

Было время! Первомайские, ноябрьские демонстрации: пока стоим – выпьем, в домашних компаниях продолжим. Обладатели мотоциклов с коляской, потом «Запорожцы», затем по восходящей. Югославские-румынские стенки с хрусталём для всех случаев жизни, ковры, гарнитуры... Жизнь удалась! Книга Юрия Буйды не об этих «счастливчиках», но о том времени. Этот роман вдруг всколыхнул время наших мам-пап, нашего удобного детства за отцовским плечом. Время мало меняет. Правда, часто случается, что сладкий комфорт жизни наделяет духовной близорукостью и беспощадным цинизмом. Мы вырастали, мы стремились к знаниям. Мы многое не понимали и не принимали. Мы жадно читали подслеповатые перепечатки и отшлифованные фототексты А.Солженицына – мы хотели узнать правду истории, прошлое Отечества, мы хотели понять, почему же мы так живём. Сегодня мы тоже жаждем писательского слова, надеясь услышать подсказку. И, кажется, устал народ слушать своих поводырей, ибо, внимая умным и правильным их речам, видят скрещенные пальцы за спиной. Детское оправдание собственного вранья и безобразия. Потому и стала возвращаться извечная советская ложь, когда все, что смотришь и слушаешь, воспринимаешь сквозь призму скрещенных пальцев.
Третью премию «Большой книги» - 2013 получил писатель Юрий Буйда за роман «Вор, шпион и убийца». Право слово, была изумлена, когда узнала, что за таким названием скрывается профессия писателя. Такую писательскую тайну выдала ... библиотекарь!
— Это ремесло вора, шпиона и убийцы. Писатель подглядывает, подслушивает, крадет чужие черты и слова, а потом переносит все это на бумагу, останавливает мгновения, как говорил Гете, то есть убивает живое ради прекрасного...
Молодость писателя пришлась на пораженческие брежневские годы – время безвременья. Когда человек мыслящий, с интеллектуальным сознанием спасался словом, прочитанным или услышанным. Время мрачного зазеркалья, несущее смерть художнику, либо поражение для воскрешения через годы.
Брежневское безвременье — с особенной остротой оно чувствовалось в маленьких городках, где людей согревало неживое тепло, выделявшееся при гниении истории. Время как будто увязло в яме со смолой. Яд безвременья был разлит в воздухе... Люди спасались от безвременья — кто как мог. Пили водку, уходили с головой в Пушкина, в Булгакова, в Цветаеву, в японскую литературу, в русскую икону, в Агафьюшку — так тогда называли Агату Кристи, в Стругацких, в оккультизм, в уфологию...
Не нравился мне век, и люди в нем
Не нравились. И я зарылся в книги. (Вл. Высоцкий)
Человек уходил в книги, творчество, пытаясь там найти ответы на вопросы века. И слова Высоцкого – своего рода манифест протеста на посредственность.
Роман – стремление к цели, сначала неясной, трудноуловимой, потом кристально ясной – писать. И весь жизненный опыт, наблюдения, собственные страницы познания станут прорастать в слова, законченные формы художественных произведений.
Но пока страсть к писательству поглощает журналистика, она была со своими правилами и табу. По субботам мы всей редакцией выезжали то на уборку картошки, то "на елочки" — рубили еловый лапник, который в колзозах-совхозах перемалывался в муку для коров. Считалось, что это кормовая добавка, хотя иногда весь обед коровы состоял только из этой муки, разведенной в теплой воде. Но об этом писать было нельзя. Нельзя было писать и о том, что свиней кормят рыбой. И еще нельзя было писать обо всем, что предусматривалось "Перечнем сведений, запрещенных к опубликованию в открытой печати", который хранился у главного в сейфе: о воинских частях, стоявших на каждом углу, о вылове неполовозрелых крабов, о реальных цифрах падежа скота, о приказе Минздрава, которым строго ограничивалась выдача больничных листов трудоспособному населению и медицинская помощь — старикам...
Совершенно неожиданно финальная часть романа стремительно уходит в очерковость, публицистику. И резко наступает читательская разочарованность. Неужели время писателя стало скучной обыденностью? Словно самое важное-главное осталось в его 60-х г.г., в основных частях романа... Неожиданно сам писатель даёт ответ.
К тому времени я дошел до точки: журналистика обрыдла мне во всех ее видах и проявлениях. Все чаще в голову приходила мысль: с газетой пора расставаться. Или сделать так, чтобы она занимала в моей жизни как можно меньше места. Общественные интересы, митинги, демонстрации, левые и правые, либералы и консерваторы — все это было не моей жизнью, а главное — не моим языком. Я хотел стать идиотом — в первоначальном смысле этого греческого слова, в том смысле, который, кажется, и имел в виду Достоевский, когда создавал образ князя Мышкина, то есть я хотел стать частным лицом, человеком, не принимающим участия в государственных и общественных делах, не сведущим в общепринятых правилах и не играющим по этим правилам.
А мы все ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса. (Вл. Высоцкий)
Яковлева Нина, руководитель регионального центра чтения