Содержание материала

Из неопубликованного

Публикуемый ниже материал, представляет собой начало пре­дисловия, написанного В.В.Кожиновым к книге «Русские поэты о смерти и бессмертии. XVII—XXвв.». По-видимому, идея собрать под одной обложкой стихотворения русских поэтов, посвященные теме смерти, у В.В.Кожинова родилась давно, но к конкретному ее воплощению он приступил лишь незадолго до своей кончины. Дошедшее до нас незавершенное предисловие (являющееся одно­временно заявкой на составление книги) Вадим Валерианович на­писал 2 июля 2000 года. К сожалению, этот замысел до конца осу­ществлен не был, и книга, запланированная к выходу в издатель­стве «Вече», так и не увидела свет. Тем не менее, как представля­ется, публикуемый текст дает возможность почувствовать об­щий дух и настрой — вовсе не сумрачный и пессимистический — этой не вышедшей поэтической антологии, а также позволяет по­нять отношение самого В.В.Кожинова к смерти. Вадим Валериа­нович всегда бесстрашно смотрел ей в глаза, воспринимая челове­ческое бытие, как возвышающую человека трагедию. И, может быть, поэтому он так мало оставил времени для небытия. Ибо сегодня все, кому дорого имя Вадима Кожинова, могут сказать о нем: да, жизнь прошла, но и смерть прошла, уступив место бес­смертию.

Вадим КОЖИНОВ

РУССКИЕ ПОЭТЫ О СМЕРТИ И БЕССМЕРТИИ

(XVII-XXbb.)

Можно предвидеть, что тех или иных читателей смутит (или даже отвратит!) само слово «смерть» в заглавии книги. После ре­волюционного катаклизма и разного рода идеологических экспериментов, пережитых в XX веке Россией, в сознании многих лю­дей искажено или по меньшей мере затемнено то понимание или, вернее, то переживание трагической «темы» смерти, которое ве­ками складывалось в русле Православия и в нравственном опыте народного бытия.

Стоит привести цитату из статьи «Смерть», опубликованной в издававшейся в 1930-х годах энциклопедии. В ней утверждалось, что драматическое восприятие смерти — это своего рода пережи­ток «проклятого прошлого», а при победе коммунизма каждый че­ловек «научится рассматривать «закат» своей жизни, свой «роко­вой момент» (здесь явная «ирония» автора статьи. — В.К.) не как катастрофу, а как совершенно нормальный процесс. (МСЭ, 1-е изд., т.8, с.54).

С этой точки зрения многочисленные стихотворения о смер­ти, созданные корифеями русской поэзии, начиная с Пушкина, Боратынского, Тютчева, Лермонтова (в творчестве которого эта «тема» предстаёт с особенной проникновенностью), должны ока­заться никому не нужной риторикой по поводу «совершенно нор­мального процесса»...

В наше время положение, конечно, изменяется, и в 1996 году издательство «Вешние воды» (г. Орёл) опубликовало книгу «Свет­лая печаль», в которую, правда, вошло всего несколько десятков стихотворений русских поэтов о смерти (две трети состава книги занимают переводы с самых разных языков), а, кроме того, почти все стихотворения посвящены смерти других людей, а не пережи­ванию грядущего конца самими поэтами (в аннотации к книге даже специально оговорено, что она «адресуется людям, потеряв­шим близких, любимых, друзей и товарищей»). Одно из немногих исключений из правила в этой книге — пушкинское стихотворение, в котором поэт признаётся, что

День каждый, каждую годину
Привык я думой провожать
Грядущей смерти годовщину,
Меж них стараясь угадать...

Почти во всех остальных стихотворениях книги «Светлая пе­чаль» воплощён взгляд на смерть как бы «со стороны».

Нет в ней, например, столь тяжких по смыслу и тону строк Тютчева, написанных им ночью 11 декабря 1870 г. в поезде (перестук стук колёс, это чувствуется, отразился на ритме стихотворения), мчавшим его в Петербург из Москвы, куда он ездил на похороны своего старшего брата:

Брат, столько лет сопутствовавший мне,
И ты ушёл, куда мы все идём,
И я теперь на голой вышине
Стою один, — и пусто всё кругом.

…………

Дни сочтены, утрат не перечесть,
Живая жизнь давно уж позади,
Передового нет, и я, как есть,
На роковой стою очереди.

Как уже сказано, поэзия, говорящая о смерти (кроме смерти в бою за Отечество) была чем-то неугодным для господствовавших не столь давно идеологических догм. Но сложное отношение к этой «теме» имело место задолго до XX века, — по меньшей мере с начала так называемого Нового времени, то есть с XVII века.