«То затерявшийся в расщелине, то взвившийся на бугорок, весь утопает в пышной зелени старинный русский городок»

Такими увидел Печоры в 1927 году Игорь Северянин (1887-1941), автор экзотических стихов, звучащих так волнующе-сладостно. Среди них есть подлинные шедевры, которые навеяны впечатлениями земного рая:

«Соловьи монастырского сада,
как и все на земле соловьи,
говорят, что одна есть отрада
и что эта отрада – в любви...».

Сами эти строки изначально музыкальны, как соловьиные трели весенней ночью под струящимся лунным светом. Недаром стихи посвящены С.В. Рахманинову.

И. Северянин, живший в Эстонии, посещал Печоры несколько раз. Об одном из визитов поэта в наш город есть рассказ псковского писателя Е. Изюмова «Блудный сын». «...С монастырской башни он смотрел на восток, где была родина. Да и в Печоры-то ездил, чтобы ближе быть к отчей земле. Ему хотелось домой. Но между думами и сердцем еще лежала пропасть...».

«И будет скоро весенний день,

И мы поедем домой в Россию...

Ты шляпу шелковую надень:

Ты в ней особенно красива».

Этому не суждено было сбыться. В глубокой нужде студеным декабрем 1941 года поэт умер в оккупированном немцами Таллинне.

Не так уж далеко от нас между Кохтла-Ярве и Нарвой есть местечко Тойла, где прожил И. Северянин, по его словам, не беженцем, не эмигрантом, а «дачником» вместе с супругой, «очаровательной эстонкой» Фелиссой Круут. Маленький домик с палисадником, куда вы можете зайти сегодня и поклониться поэту, которого когда-то так пленил наш город.

«Когда в июле этого года я гостил две недели на даче у эстонского поэта Генрика Виснапу в 12ти верстах от Юрьева на берегах Эмбаха, пианист Всеволод Гамалея, встретясь со мною на улицах города, предложил устроить, совместно с ним, вечер стихов и музыки в Печерах, хорошо знакомых ему по прошлому лету, когда он с семьей жил там на даче.

- Ничего не имею против, - заметил я: - Мне самому давно уже хотелось побывать в этом древнем городе. Что же касается вечера, то не скрою от Вас, меня очень удивляет одно обстоятельство: вот уже вскоре исполнится двенадцать лет моего пребывания в Эстонии, и, однако, печеряне до сих пор ни разу не удосужились пригласить меня почитать свои стихи. Не знаю, чему бы это приписать, тем более, что край издревле русский, преимущественно заселенный русскими, и кому бы казалось, как не русским, следовало дорожить и интересоваться своим поэтом. Кроме того, в Печерах, как я наслышан, бывают периодически съезды учителей окрестных школ, следовательно, и интеллигенция имеется на лицо. Во всяком случае, я проедусь туда с удовольствием, - прибавил я своему собеседнику.

Вскоре после этого разговора я уехал к себе в Toila и совсем позабыл и о Печерах, и о нашем проекте. В конце августа Гамалея известил меня, что он списался с Культурно-Просветительным Обществом, и оно готово устроить наш вечер. Он предлагал мне два числа и просил выбрать любое. Я выбрал восьмое сентября. Итак, мы отправились. На вокзале в Печерах мы были встречены каким-то молодым человеком в картузе. Он очень любезно с моим спутником раскланялся.

- Это, очевидно, делегат от Общества? - спросил я у своего спутника.

- О, нет, это кучер доктора, посланный за нами, - был несколько поспешный ответ.

Упитанная лошадка быстро доставила нас по холмистой живописной дороге в больницу к квартире врача, где мы были встречены на крыльце любезными хозяевами. Женщина-врач Елена Семеновна Матвеева, ее мать и тетя [тоже врач, на пенсии, Елена Платоновна и ее престарелая сестра Ольга Платоновна] принимали нас во время пребывания нашего в Печерах более, чем радушно и хлебосольно [и сердечно; от души предоставив в наше распоряжение столовую и гостиную]. К обеду приехали из своего имения в 37 верстах от города их добрые друзья - супруги [Айвазовы], которые, узнав, что я "даю на другой день вечер", оставив свою лошадь у Матвеевых, в холод, бурю и дождь, в полной темноте, отправились в свое имение ["Шилово"] на автомобиле за цветами для поэта. [Лидия Григорьевна и Иосиф Иванович] И жена, и муж - страстные любители цветов, и им непременно хотелось одарить поэта цветами, любовно ими самими взращенными. Любезность совершенно исключительная в наши дни. Они вернулись на следующий день к обеду, привезя с собою целые вороха флоксов, гортензий, астр и красных лилий. Вечером я был положительно засыпан цветами. Оба дня шел беспрерывный дождь, и поэтому города и монастыря мы почти не видели, успели побывать только у всенощной, которую одухотворенно служил отец Иоанн вкупе с другим духовенством. Днем в день концерта приходил представитель общества к соседу доктора и вызвал к себе Гамалею, на вопрос которого, не находит ли он нужным хотя бы познакомиться с Северяниным, ответил, что может быть и находит, но, к сожалению, очень спешит и постарается сделать это вечером. Но вот прошел - и очень успешно в художественном отношении прошел - и наш вечер, и наступило утро отъезда и снова никто из членов Культурно -Просветительского О-ва так и не явился проводить нас на вокзал. Я долго не мог придти в себя от изумления, и мне все казалось, что Гамалея надо мною подшутил, и больничный кучер, встречавший и провожавший нас, на самом деле никто иной, как переодетый председатель общества, из-за врожденной болезненной застенчивости [являвшийся мне] свято оберегавший свое инкогнито. По этой причине я и на чай ему не дал…»

Игорь Северянин. Поездка в Печеры (из воспоминаний)