Осенний Псков вспоминает Сергея Довлатова - русского писателя-прозаика, публициста и журналиста, эмигранта: 3 сентября 1941 года он родился в Уфе. Его жизнь хаотична, но в ней была и некая неожиданность, виртузность, которых не хватает многим для счастья... Было в ней и наше заповедное Михайловское.

«Я побывал в 13 странах мира, но лучше мест, чем Пушкинские горы, не видел», - писал Довлатов.

Родился в городе Уфе. Учился на филологическом факультете Ленинградского университета, служил во внутренних войсках. В 1978 г. эмигрировал в США. При жизни писателя его работы на родине почти не издавались. В 1962 г. Сергей Довлатов писал:

Немало есть дорог, их сосчитать нельзя

Как, например, в тайге число тропинок лисьих,

Светлана! Я вернусь, когда осенний сад

В аллеях заглушит шаги шуршаньем листьев...

Эти строки стали символичны: каждую осень, 3 сентября, в день своего рождения, этот удивительный человек возвращается к нам, мы вновь перечитываем его книги и вспоминаем Пушкинские горы, где писатель некоторое время жил...

По рекомендации своего университетского друга Андрея Арьева на два летних сезона (1976-1977 гг.) Сергей Довлатов приезжал работать экскурсоводом в Пушкинский заповедник (ныне Государственный мемориальный историко-литературный и природно-ландшафтный музей-заповедник А.С. Пушкина «Михайловское»). Он снимал комнату в доме в деревне Березино, находящейся недалеко от Михайловского. В 90-е годы избу выкупила у прежних хозяев вышедшая на пенсию московская учительница.

Позже друзьям и почитателям Сергея Довлатова пришла идея создать в этом доме частный музей, который открылся 3 сентября 2011 года по случаю 70-летия писателя. В нем нет никаких вещей, принадлежащих ему, но воссоздана обстановка, напоминающая 70-е годы прошлого столетия.

4 июля 2014 г. произошло повторное открытие дома-музея. Тогда же состоялась презентация нового туристического маршрута «Дом Довлатова в «Заповеднике».

Довлатов - человек удивительный: человек-легенда, человек-анекдот, человек-миф. Миф, который он создал о себе сам и который так щедро поддержали его читатели.

«Вряд ли найдется другой писатель, который бы столько рассказал о себе в своих книгах, ведь всю свою жизнь он превратил в сюжеты для своих рассказов. И понять, где правда, а где вымысел, практически невозможно. Так Довлатов запутал следы...».

Его жизнь хаотична, но в ней есть некая неожиданность, виртузность, которых не хватает многим для счастья... В своей автобиографии он писал: «Я родился в не очень дружной семье; посредственно учился в школе; был отчислен из университета; служил три года в лагерной охране... Был вынужден покинуть родину. А в Америке я так и не стал богатым или преуспевающим человеком. Мои дети говорят по-русски. Я неохотно говорю по-английски. Жизнь коротка. Человек одинок...».

Первым городом его жизни стал Ленинград, вторым - Таллин, третьим, и, как оказалось, последним - Нью-Йорк... И между этими большими городами затерялось Михайловское... Место, поистине, счастливое, и, пожалуй, для писателей одно из самых манящих... Летом 1967 г. от долгов и семейных неурядиц Довлатов «бежал» в Пушкиногорье, в деревню Березино. 29 июля того же года он писал своей доброй приятельнице, Эре Коробовой: «Милая Эра! Туча пронеслась. Я пил еще сутки в Ленинграде, затем сутки - в Луге и четверо - в Пскове... Наконец, добрался к Святым местам. Работаю, сочиняю...».

В Михайловское Довлатов направился не случайно, а «продуманно и четко, по совету серьезного, весьма положительного и благожелательного своего друга Якова Гордина». В поисках гармонии и покоя. Как будто надеялся, что здесь, «в обители трудов и чистых нег» все будет идеально: интеллигентная компания и высокоинтеллектуальный труд экскурсовода по пушкинским местам, на чистом воздухе». И действительно, атмосфера Пушкиногрья сделала свое дело: появился искрометный, острый, пронзительно честный и одновременно щемяще тоскливый «Заповедник», книга, благодаря которой имя Довлатова до сих пор звучит на устах сотни книгочеев. Книга, которая буквально разошлась на цитаты…

Сюжет этой повести автобиографичен, прозрачно перекликается с судьбой Сергея Донатовича: непризнанный питерский писатель Борис Алиханов, устроившись в заповедник экскурсоводом на лето, подмечает абсурдность и противоречивость окружающей его жизни – и жеманных сотрудниц музея с их пылкой страстью к Пушкину, и деревенских чудаков. Нет пафоса, только хлесткий, точный язык, и в каждой строчке – юмор, ирония и непередаваемая горечь. И, конечно, надежда на счастье.

К тому культу Пушкина, который был у экскурсоводов в Михайловском и которому они преклонялись по традиции, Довлатов относился с иронией, он «старался сам постичь Пушкина, пропустить через себя… Он понимал, что Пушкин – очень разносторонний человек: «Не монархист, не заговорщик, не христианин – он был только поэтом, гением и сочувствовал в жизни в целом. Его литература выше нравственности. Его литература сродни молитве, природе…».

Как отмечает известный петербургский писатель Валерий Попов, давний знакомый Довлатова: «Довлатов придумал такую игру - ни разу во время экскурсии не произносил фамилию «Пушкин». Он называл его, то автором «Евгения Онегина», то создателем современного русского языка, как угодно. Сережа очень любил, когда после такой экскурсии к нему подходил какая-нибудь дама и спрашивала: «Уважаемый экскурсовод! Скажите, пожалуйста, в имении какого писателя мы были?».

И действительно, в «Заповеднике» мы находим: «Рассказывал о маленьком человеке, в котором так легко уживались Бог и дьявол. Который высоко парил, но стал жертвой обыкновенного земного чувства. Который создавал шедевры, а погиб героем второстепенной беллетристики. Дав Булгарину законный повод написать: «Великий был человек, а пропал, как заяц…».

Благодаря своему, особому взгляду на мир, литературу и творчество Пушкина, экскурсии Довлатова получались исключительными, так не похожими на те, что рекомендуют методички заповедника. Да, и еще, безусловно, благодаря «изрядной доле актерского мастерства». Вспомним наиболее яркий и своего рода юмористичный случай из автобиографического «Заповедника»:

«Итак, я приступил к работе. Первую экскурсию методисты обычно не слушают. Дают тебе возможность освоиться, почувствовать себя увереннее. Это меня и спасло. А произошло вот что. Я благополучно миновал прихожую. Продемонстрировал рисунок землемера Иванова. Рассказал о первой ссылке. Затем о второй. Перебираюсь в комнату Арины Родионовны… «Единственным по-настоящему близким человеком оказалась крепостная няня…» Все, как положено… «…Была одновременно – снисходительна и ворчлива, простодушно религиозна и чрезвычайно деловита…» Барельеф работы Серякова… «Предлагали вольную – отказалась…» И наконец:

– Поэт то и дело обращался к няне в стихах. Всем известны такие, например, задушевные строки…

Тут я на секунду забылся. И вздрогнул, услышав собственный голос:

Ты еще жива, моя старушка,
Жив и я, привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой…

Я обмер. Сейчас кто-нибудь выкрикнет: «Безумец и невежда! Это же Есенин – «Письмо к матери»…». Я продолжал декламировать, лихорадочно соображая: «Да, товарищи, вы совершенно правы. Конечно же, это Есенин. И действительно – «Письмо к матери». Но как близка, заметьте, интонация Пушкина лирике Сергея Есенина! Как органично реализуются в поэтике Есенина…» И так далее».

И так в каждой строчке повести: редкое чувство стиля, необычайно острое чутье на ложный пафос, и, конечно, дар истинного писателя.

«Заповедник» стал не просто книгой о Пушкиногорье, он стал олицетворением всей страны, «ставшей заповедником по отношению к остальному открытому миру. Заповедником со своими чудными и плохо объяснимыми правилами, мешающими жить нормальным людям». Книга, нарушающая все законы соцреализма, в связи с чем, очевидно так и не изданная в России при жизни писателя.

Ведь она вышла в свет только в 1983 году в Нью-Йорке, в России же читатели увидели «Заповедник» уже после его смерти. И с первых строк повесть зацепила советского читателя. Чем? Очевидно, талантом самого Довлатова – его умением говорить о грустном с легкой улыбкой, неиссякаемым жизнелюбием и способностью смотреть на давно привычные нам вещи с позиции оптимизма. Да и в жизни Довлатов производил какое-то магическое впечатление на людей: его слушали не только завороженные туристы и паломники, но и другие экскурсоводы.

Довлатов был человек необычайно противоречивый: блистательный, артистичный, остроумный, с безупречным литературным вкусом, однако вспыльчивый, грубый, злопамятный и несправедливый, тем не менее, добрый и безгранично терпеливый, ранимый и деликатный, и, самое важное, обладающий безупречным талантом прозаика, помноженном на искренность и честность.

«Единственная честная дорога - это путь ошибок, разочарований и надежд. Жизнь - есть выявление собственным опытом границ добра и зла... Других путей не существует...», - писал он в «Заповеднике».

Действительно, дорога жизни Сергея Довлатова была далеко непроста: будущий писатель родился в типичной советской интернациональной семье 3 сентября 1941 года. Отец Сергея (еврей по национальности) – Мечик Донат Исаакович, работал режиссером-постановщиком в театре. Мать писателя, Довлатова Нора Сергеевна(армянка по происхождению), являлась литературным корректором. Во время войны семья Довлатовых была эвакуирована из Ленинграда в Уфу. В доме для сотрудников НКВД семья провела все три года эвакуации. После возвращения в Ленинград Донат Мечик покинул семью, и его дальнейшее общение с сыном ограничилось перепиской.

Сергей рос спокойным ребенком, а вот в школе учился посредственно. Учителя отзывались о нем, как о мечтателе, который все время витает в облаках. Впрочем, и выбранный путь журналиста тоже не обошелся без приключений. В 1959 году Довлатов закончил школу и поступил на факультет финского языка и литературы Ленинградского государственного университета им. Жданова. За постоянные пропуски лекций и игнорирование требований преподавателей Сергея отчислили из университета со второго курса. Затем – армия в республике Коми, где он три года прослужил надзирателем в лагере особого назначения. Этот страшный и нетипичный для петербургского интеллигента опыт во многом способствовал тому, что Довлатов стал писателем.

Иосиф Бродский в шутку замечал, что Сергей вернулся из армии, «как Толстой из Крыма, со свитком рассказов и некоторой ошеломленностью во взгляде». Сам Довлатов говорил: «Я попал в конвойную охрану. Очевидно, мне суждено было побывать в аду Впервые я понял, что такое свобода, жестокость, насилие... Но жизнь продолжалась. Соотношение добра и зла, горя и радости - оставалось неизменным…».

После демобилизации в 1965 году Сергей поступил на факультет журналистики Ленинградского Государственного Университета, в то же время работал журналистом в многотиражке Ленинградского кораблестроительного института «За кадры верфям». Начал писать рассказы, но из многочисленных попыток напечататься в советских журналах ничего не вышло.

В начале 1970-х, утомленный скитаниями по многочисленным редакциям, Довлатов отправился в Таллинн, который, в отличие от родного Ленинграда, открывал для писателя новые перспективы. Довлатов работал корреспондентом престижной газеты «Советская Эстония» и даже готовился издать сборник своих рассказов. Однако, и тут он подвергся цензуре, а затем и вовсе был загублен, несмотря на уже подписанный контракт. Мечты о новой жизни рухнули. И писатель по стечению обстоятельств был вынужден вернуться в Ленинград, где вновь началась череда неудач: давление со стороны КГБ, обвинение в тунеядстве, семейные неурядицы и исключение из Союза журналистов.

Так, в поисках душевного покоя, Сергей Довлатов едет на Псковщину. И, нужно сказать, в псковском Березино он обрел в некотором смысле гармонию, правда сопряженную с тоской и горечью, о чем пишет в «Заповеднике»: «Короче, жизнь несколько стабилизировалась. Я старался меньше размышлять на отвлеченные темы. Мои несчастья были вне поля зрения. Где-то за спиной. Пока не оглянешься – спокоен. Можно не оглядываться…». Однако «Под намокшей курткой билась измученная сирая душа…».

«Заповедник» - книга, можно сказать, предотъездная, ведь сразу после Пушкинских гор, в 1978 году Сергей Донатович уезжает в Австрию, оттуда – в Нью-Йорк. Где его ждали новая жизнь, признание, внимание прессы, работа на радио «Свобода» и должность главного редактора газеты «Новый американец», ставшей культовой в эмигрантских кругах. К середине 1980-х годов Довлатов стал популярным в США писателем, его произведения печатаются в таких популярных журналах как «Партизан Ревью» и «The New Yorker». За годы, проведенные в эмиграции, в США и Европе увидело свет двенадцать книг Довлатова.

Решение эмигрировать далось Довлатову нелегко. Как он писал в «Заповеднике»: «Меня пугал такой серьезный и необратимый шаг. Ведь это как родиться заново. Да еще по собственной воле. Большинство людей и жениться - то как следует не могут…». Тем не менее, уже потом, в Америке, он говорил: «Я уехал, чтобы стать писателем, и стал им, осуществив несложный выбор между тюрьмой и Нью-Йорком. Единственной целью моей эмиграции была творческая свобода. Никаких других идей у меня не было…». В эмиграции две вещи как-то скрашивали его жизнь: «хорошие отношения дома и надежда когда-нибудь вернуться в Ленинград», - говорил он. Второму, к сожалению, так и не суждено было сбыться.

«Бог дал мне именно то, о чём я всю жизнь его просил. Он сделал меня рядовым литератором. Став им, я убедился, что претендую на большее. Но было поздно. У Бога добавки не просят», - писал он незадолго до своей смерти. Так всегда у Довлатова: сильно, емко, надрывно и по своему - философски. Он умер 24 августа 1990 года, не дожив чуть больше недели до своего 49-летия. И с этих дней началась литературная слава Сергея Довлатова: его стали издавать в России, восхищаясь его творчеством.

Есть у Иосифа Бродского стихотворение «На смерть друга»... Любимое стихотворение Сергея Довлатова:

… Может, лучшей и нету на свете калитки в Ничто.
Человек мостовой, ты сказал бы, что лучшей не надо,
Вниз по темной реке уплывая в бесцветном пальто,
Чьи застежки одни и спасали тебя от распада,
Тщетно драхму во рту твоем ищет угрюмый Харон,
Тщетно некто трубит наверху в свою дудку протяжно.
Посылаю тебе безымянный прощальный поклон
С берегов неизвестно каких. Да тебе и неважно.

«Когда человек умирает так рано, возникают предложения о допущенной им или окружающими ошибке. Это – естественная попытка защититься от горя, от чудовищной боли, вызванной утратой.… Не думаю, что Сережина жизнь могла быть прожита иначе; думаю только, что конец ее мог быть иным, менее ужасным. Столь кошмарного конца – в удушливый летний день в машине “скорой помощи” в Бруклине, с хлынувшей горлом кровью и двумя пуэрториканкскими придурками в качестве санитаров – он бы сам никогда не написал: не потому, что не предвидел, но потому, что питал неприязнь к чересчур сильным эффектам. От горя, повторяю, защищаться бессмысленно. Может быть, даже лучше дать ему полностью вас раздавить – это будет, по крайней мере, хоть как-то пропорционально случившемуся. Если вам впоследствии удастся подняться и распрямиться, распрямится и память о том, кого вы утратили. Сама память о нем и поможет вам распрямиться»... (Иосиф Бродский). Почитатели творчества Довлатова переживают эту утрату до сих пор...

4 июля 2014 г. в Березино по инициативе петербургского реставратора Юрия Волкотруба, выкупившего дом, был открыт мемориальный дом-музей Сергея Довлатова. Обстановку, знакомую по повести, здесь постарались сохранить без изменений, только слегка укрепили постройку и провели незначительный косметический ремонт. В экспозиции музея - несколько вещей, которыми, по словам Юрия, пользовался Довлатов: металлическая кровать, умывальник, неровный осколок зеркала и пила «Дружба», которой владел хозяин дома Михал Иваныч. Однако, наибольшую ценность этого места составляют не столько вещи писателя, сколько атмосфера той эпохи, в которую жил и творил Довлатов, в более абстрактном смысле - непростая судьба советского человека, в

Довлатов умел рассказать о том, что увидел, услышал, пережил, так, что читателю открывалась суть нашей жизни, которая в основе своей, к сожалению, выглядит анекдотично. Он любил повторять, что считает себя собственно не писателем, а рассказчиком. А вместе с тем каждый из его рассказов несет в себе «нравственный смысл», заставляет читателя задуматься о собственной жизни, в которой так часто истинное подменено нагромождением нелепостей...

Читайте книги Сергея Довлатова. Этого блистательного, артистичного, остроумного, с безупречным литературным вкусом человека. Порой вспыльчивого, грубого, злопамятного и несправедливого, но терпеливого и безгранично доброго, ранимого и деликатного. Чтобы понять его мучительный и противоречивый характер и его художественную мысль, нужны годы…

ЛИТЕРАТУРА

1. Псковский биографический словарь / Пск. гос. пед. ин-т им. С. М. Кирова. - Псков: Псковский государственный педагогический институт, 2002. - 529 с., [1] л. ил. - (1100 лет).
2. Довлатов Сергей Донатович. Заповедник / Довлатов Сергей Донатович / Сергей Довлатов. - Санкт-Петербург : Азбука, 2012. - 524, [2] с.
3. Довлатов Сергей Донатович. Малоизвестный Довлатов : [сб. Произведений авт. И воспоминаний о нем] / Довлатов Сергей Донатович - СПб. : Звезда, 1996. - 508, [3] с.,16 л. ил. –
4. Сухих Игорь Николаевич. Сергей Довлатов : время, место, судьба / Сухих Игорь Николаевич , Довлатов Сергей Донатович / Игорь Сухих. - [3-е изд.] . - Санкт-Петербург : Азбука, 2010. - 284, [2] с.

Голубева Антонина, Региональный центр чтения