Помимо указанной деятельности, Ульянов в это время сотрудничал с Институтом В.И. Ленина, где он под руководством С.Н. Валка, который одновременно вел у него семинар по источниковедению, занимался описанием нелегальных листовок и брошюр 1890-х и 1900-х годов. В РАНИОН Ульянов состоял секретарем всей секции русской истории и секретарем комиссии по изучению эпохи торгового капитализма в России. Он выполнял и общественную работу: руководил кружком текущей политики на шелковой фабрике "Красная Роза", состоял председателем комиссий по изучению быта рабочей молодежи, работал в качестве секретаря редакции стенгазеты Института истории. Все предвещало стремительную карьеру. К тому же вышло постановление об учреждении аспирантуры при Академии наук, которая находилась тогда в Ленинграде, и С.Ф. Платонов предложил именно Ульянову перевестись туда из РАНИОН, что давало перспективу по ее окончании остаться при Академии. И когда уже все технические формальности перевода были выполнены, не кто иной, как С.Н. Валк (даже позже, оказавшись в эмиграции, он поддерживал с С.Н. Валком дружеские связи) отговорил Ульянова от этого шага, предупредив об опасности, угрожающей и Академии, и С.Ф. Платонову лично.

Ситуация резко изменилась, с 10 октября 1929 г. РАНИОН как организация ликвидировалась, а все аспиранты переводились в ведомство Коммунистической академии под непосредственное наблюдение М.Н. Покровского. Так что последний год обучения в аспирантуре Ульянову пришлось провести в Комакадемии, учреждении, конкурировавшим с беспартийной Академией наук. Там, естественно, к нему как ученику С.Ф. Платонова не могло быть благожелательного отношения. По свидетельству Ульянова, один из организаторов травли Платонова С.А. Пионтковский, "гнусная личность, сексот и доносчик", взял и его самого под свое персональное наблюдение. Удивительно, как в этой ситуации удалось избежать репрессий.

Из-за нехватки преподавательских кадров в провинции Ульянов был командирован в Архангельский педагогический институт, где и работал с 1930 по 1933 г. Впоследствии Ульянов писал: "Захваченные с детства величайшим в истории вихрем, росшие в условиях, которых ни прежняя русская, ни любая из современных западных интеллигенций не знала, мы достигли зрелого возраста в такое время, когда в анкетах не существовало больше рубрики о "сочувствии" советской власти. Создавалась "служилая интеллигенция", жившая не под знаком "убеждений или мировоззрения", а под знаком тягла. Ее уже не спрашивали "како веруеши", а смотрели, так ли она пишет, как надо. В советской России людям оставлено право писать, но у них отнято право думать". Именно этими обстоятельствами, дополненными угрозой привлечения по "платоновскому делу", можно объяснить характер последующих работ Ульянова, изданных до его ареста в 1936 г. В качестве такого "тягла" было поручение, исходившее от руководства Коми-Зырянской АО о написании национальной истории ее народа, книги, которая и увидела свет в 1932 г. как "Очерки истории Коми-Зырян". За этот труд автору была присвоена кандидатская степень без формальной защиты диссертации. В идейном аспекте он вполне в традициях времени развивал две темы: с одной стороны, боролся с российским великодержавным шовинизмом, с другой, с местным буржуазным национализмом. Ульянов оценивал концепцию о мессианстве России как реакционную пошлость, экспансия русских в Сибирь и на Север допускалась им в сравнении только с жестокостью колонизаторов Америки и даже хуже того, русские оказывались повинны во всех тамошних бедах, вплоть до особого распутства северных женщин. Особенно доставалось православной церкви и больше всего Стефану Пермскому, который был представлен отнюдь не как просветитель, а как торговец, даже спекулянт и вооруженный агрессор. Вместе с тем, большое внимание он посвятил изучению панфинской пропаганды на русском Севере (позже эти изыскания он оценивал как весьма конструктивные). По материалам, собранным Ульяновым (большая часть их погибла при его аресте, как, например, найденное в архангельском губархиве следственное дело о панфинской пропаганде в Карелии), - складывалась картина активной работы, начатой еще в бытность Финляндии в составе российского государства, по отторжению у последнего обширных его территорий. Причем не только Карелия или Коми, Великая Финляндия мыслилась от пределов Ботнического залива до берегов Тихого океана.

Значительно слабее в научном отношении выглядели две заключительные главы, повествующие о революции и последующем социалистическом строительстве в Коми, где, по сути, единственным используемым источником послужила переработка материалов, собранных и опубликованных в местном журнале "Комиму" А. Цембером, обвиненным к тому времени в "правом уклоне". В том же году эти главы были изданы отдельной книгой "Октябрьская революция и гражданская война в Коми области". Главной ее темой была борьба с кулачеством: бичевались эсеры как кулацкая партия, духовенство как их пособники, и, напротив, превозносилась практика военного коммунизма, политика "трепания кулака", как, к примеру, экспедиция Б.Д. Мандельбаума, бывшего австрийского пленного, сочетавшего расправы с тотальным ограблением населения.

Работа Ульянова оказалась замечена сверху, что не замедлило сказаться в виде перевода его с 1933 г. в Ленинград. Ульянов приступил к работе в должности доцента по кафедре истории СССР Ленинградского института истории, философии, литературы и лингвистики (ЛИФЛИ). Там на литфаке он вел общий курс русской истории, а на историческом факультете специализировался на истории Московского государства. В качестве пособия для своих институтских студентов он написал ряд работ, которые пытался издать собственными средствами с помощью стеклографа. К сожалению, все немногие вышедшие таким образом экземпляры до нас не дошли, были впоследствии изъяты и уничтожены, удалось установить только их наименования: "Феодализм в Древней Руси", "Московское государство в ХVI веке", "Феодальная Русь и усиление Москвы", "Самодержавие ХVII века и петровские "реформы"". В методическом плане преподавательской работы он одним из первых стал осуществлять эксперимент возвращения к старой семинарской системе, замененной ранее упрощенной проработкой лекционного курса, во всяком случае, в печати это поддерживалось и представлялось именно как новое начинание Ульянова. Кроме того, по совместительству он сотрудничал в Академии им. Н.Г. Толмачева, известной после перемещения в Москву как Военно-политическая академия им. В.И. Ленина, а также в Археографической комиссии при АН СССР.

Если говорить об исследовательской его деятельности в этот период, то им была составлена хрестоматия, изданная в 1935 г. "Крестьянская война в Московском государстве начала ХVII века", сопровождаемая небезынтересной для изучения его исторических воззрений вводной статьей. В ней, критикуя понятие "Смута" как дворянско-помещичью терминологию, он определял этот процесс в виде "гражданской войны", а нижегородское ополчение К. Минина и Д. Пожарского как "контр-революцию".

В том же 1935 г. в журнале "Борьба классов" вышла другая работа Ульянова "Основание С.-Петербурга", чаще прочих ставившаяся в вину ему критиками в эмиграции. Реформы Петра I оценивались им как классовая борьба против наступающих революционных сил, а перенос столицы в Петербург как бегство из "бунташной" Москвы от народного гнева, угрожающего существованию самодержавия.

Помимо указанных публикаций, Ульяновым был написан ряд работ, так и не увидевших свет и пропавших после ареста, в их числе: "Сборник материалов по истории Тульской оружейной слободы", "Карелия в эпоху Великого Новгорода" (прочитанная на кафедре в виде доклада), "Национально-освободительное и панфинское движение в Карелии" (эта последняя работа была уже принята к печати в "Исторический сборник" Академии наук и даже набрана, но затем изъята). К тому же, по спецзаданию Ленинградского горкома ВКП(б), Ульянов был мобилизован на участие в составлении общей истории Севера.

Ему, по некоторым свидетельствам, предназначалось возглавить кафедру истории СССР в ЛИФЛИ, в печати о нем отзывались как об ударнике исторического и педагогического фронта, как о коммунисте, хотя он еще в партию не вступил, а был к моменту ареста только кандидатом ВКП(б). Серьезная личная борьба развернулась в стенах института между Ульяновым и М.М. Цвибаком, бывшим, по сути, главным обвинителем С.Ф. Платонова как контреволюционера от лица "исторического фронта". Эта борьба нашла свое выражение в учебном процессе: М.М. Цвибак читал лекционный курс по истории России промышленного капитализма, а Ульянову пришлось вести параллельный семинар, первый заставлял студентов изучать труды М.Н. Покровского, последний же рекомендовал В.О. Ключевского и С.Ф. Платонова (!), с именами которых вообще само понятие "промышленный капитализм" плохо связуются. Вопрос был даже поднят на страницах общеинститутской газеты, за чем последовало объявление М.М. Цвибака уже самого в качестве контрреволюционера, "троцкиста-зиновьевца". Но ситуация осложнялась тем, что границы вредительской школы не были строго очерчены, к ней причисляли всякого, имеющего хотя бы весьма отдаленное отношение к М.И. Покровскому, и даже основных его критиков. Неудивительно, что в эту волну попал и Ульянов. Избежав репрессий как ученик С.Ф. Платонова, он оказался неожиданно для себя определен учеником М.Н. Покровского.